Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

Бердяев писал в «Русской идее»:

Характерно, что русским не свойственна риторика, её совсем не было в русской революции, в то время как она играла огромную роль во французской революции. В этом Ленин со своей грубостью, отсутствием всяких прикрас, всякой театральности, с простотой, переходящей в цинизм, — характерно русский человек.

Можно уточнить, что риторика русским как раз более чем свойственна, но относятся они к ней всегда как к чему-то примитивному и некультурному <···>. «Туда умного не надо». Риторика получается максимально грубая и откровенная. Но что такое «откровенная риторика»? Риторика для того и выдумана, чтобы скрыть грубую реальность событий. И, конечно, не только в смысле простой драпировки, но и в смысле внутреннего сглаживания, адаптации. Шестов по этому поводу писал:

Естественное — в Европе об этом и не спорит никто — безобразно и страшно… У них утешительный конец и разрешающее последнее слово припасены задолго до начала и первого слова. У них прикрасы и риторика — необходимое условие творчества, единственное лекарство против всех зол… Итак, нам предстоит выбор между художественной и законченной ложью старой, культурной Европы, ложью, явившейся результатом тысячелетнего трудного и мучительного опыта, и бесхитростной, безыскусственной простотой и правдивостью молодой, некультурной России… Кто ближе к истине?… Разве искусная риторика не так же соблазнительна, как и правда? И то и другое жизнь. Невыносима только риторика, которая хочет сойти за правду, и правда, которая хочет казаться культурной.

Именно отсутствие хорошей, добротной риторики так вгнездило революцию в Россию. Наполеон весь вышел из риторики французской революции. И сам был, конечно, насквозь риторичен (что некоторых русских писателей доводило до белого каления). Но ведь Наполеон спас Францию. Если бы риторика так и осталась пустой оболочкой, «трезвый реализм» якобинского террора вырос бы в ТАКУЮ гнусную фантастику…

Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

Во всех послеоктябрьских прожектах Ленина мракобесие неслыханное, неправдоподобное, не оставляющее никаких сомнений в психической неполноценности их автора.

Вот, например, такая фраза:

Предполагая, что мы сделали четвёртый шаг от капитализма к коммунизму, я допускаю, решаюсь допустить, что вместо варварской «расклейки», портящей газету, мы прибиваем её деревянными гвоздями — железных нет, железа и на «четвёртом шаге» у нас будет нехватка! — к гладкой доске, чтобы было удобно читать и чтобы сохранялась газета.

Эти «деревянные гвозди» многое объясняют в ленинской логике. От деревянных гвоздей легко перейти к деревянному сахару. Писал в 1919 году Зиновьеву в будущий Ленинград:

Говорят, Жук (убитый) делал сахар из опилок? Правда это? Если правда, надо обязательно найти его помощников, дабы продолжить дело. ВАЖНОСТЬ ГИГАНТСКАЯ.

<···>

Идея торфоразработок была тоже идеей-фикс свихнувшегося журналиста. В стране с богатейшими запасами угля и нефти предполагалось перейти на наименее калорийное топливо. По мысли Ленина, теория торфоразработок должна была стать общеобязательным предметом не только в институтах, но и во всех средних школах. В торфе привлекала наглядность: из гнилой земли — электричество. Всё из ничего. Впрочем, сходство с опилочным сахаром было и буквальное. Ленин писал:

Я решительно против ВСЯКОЙ траты картофеля на спирт. Спирт можно (это уже доказано) и должно делать из ТОРФА. Надо это производство спирта развить.

Да что там торф! Ленин всячески поддерживал некоего афериста, утверждавшего, что он изобрёл Х-лучи, взрывающие все патроны и снаряды в радиусе нескольких километров. Х-лучи предполагалось применить против войск Врангеля. Ленин «вентилировал» и вопрос уже непосредственно о постройке вечного двигателя. Управляющий делами Совнаркома Горбунов, умиляясь, вспоминал:

Он проявлял интерес и к изобретателю-крестьянину, прошедшему громадный путь из Сибири и приносившему в Совнарком сделанный из дерева и шнурочков перпетуум-мобиле, и к физику-самоучке, которому казалось, что он опроверг основные законы Кеплера.

Наконец, следует упомянуть и ещё о двух идеях Ильича. Во-первых, после голода в Поволжье он написал Кржижановскому о необходимости насильственного и тотального введения в сельскохозяйственную практику посевов кукурузы:

Надо тотчас постановить, чтобы ВСЁ количество кукурузы, необходимое для ПОЛНОГО засева ВСЕЙ ЯРОВОЙ площади ВО ВСЁМ Поволжье, было закуплено своевременно для посева весной 1922 года.

Для достижения цели надо рядом с этим:

1. Выработать ряд очень точных и очень обстоятельно обдуманных мер для пропаганды кукурузы и ОБУЧЕНИЯ крестьян культуре кукурузы при наличии скудных ТЕПЕРЕШНИХ средств.
2. Спешно обсудить, можно ли найти практические средства и пути для того, чтобы при НАЛИЧНЫХ условиях крестьянского хозяйства, БЫТА И ПРИВЫЧЕК ВВЕСТИ В ПИЩУ ЛЮДЯМ КУКУРУЗУ.

Во-вторых, если продолжить тему прорастания кукурузно-лучевых фантазий и завершить давнишнюю тему Богданова-Бердяева (в случае уже ленинского бреда), то следует упомянуть о таком факте. Взбешённый уступками Чичерина на Генуэзской конференции, Владимир Ильич писал в Политбюро:

Это предложение Чичерина показывает, по-моему, что его надо немедленно отправить в санаторий, всякое попустительство в этом отношении, допущение отсрочки и т.п. будет, по моему мнению, величайшей угрозой… Это и следующее письмо Чичерина явно доказывает, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если ТОТЧАС и насильно не сошлём его в санаторий.

По-русски и сумасшествие какое-то всегда издевательское, оборачиваемое.

Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

О настоящем же Чехове Бунин писал ещё в 1914 году:

Долго иначе не называли его как «хмурым» писателем, «певцом сумеречных настроений», «больным талантом», человеком, смотрящим на всё безнадёжно и равнодушно. Теперь гнут палку в другую сторону. «Чеховская нежность, грусть, теплота», «чеховская любовь к человеку». Воображаю, что чувствовал бы он сам, читая про свою «нежность»! Ещё более были бы противны ему «теплота», «грусть».

И всё же был ли Чехов хоть чем-то близок советской культуре? В метафизическом, метафилологическом смысле — это ясно. Но вот просто как личность, как «писатель»? Конечно. Бунин в том же очерке вспоминал:

Раз возвращаемся с вечерней прогулки. Он очень устал, идёт через силу, — за последние дни много смочил платков кровью, — молчит, прикрывает глаза. Проходим мимо балкона, за парусиной которого свет и силуэты женщин. И вдруг он открывает глаза и очень громко говорит:

— А слышали? Какой ужас! Бунина убили! В Аутке, у одной татарки!

Я останавливаюсь от изумления, а он с радостными глазами быстро шепчет:

— Молчите! завтра вся Ялта будет говорить об убийстве Бунина!

Только это и было понятно в 30-х. Идиотские розыгрыши. Позвонить ночью по телефону и сказать с грузинским акцентом:

— Что же эта ви, товарыщь Бульгаков, тыхай сапай пратаскиваэтэ мэлкобуржьуазную ыдэалогию?

«Свадьба», «Весёлые ребята». И платки, смоченные кровью. Только чужой.

Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

Горький — кровь от крови и плоть от плоти и русской души, и русской литературы. По нему необычайно ясно видно, что литература, художественная литература русская — такая добрая и гуманная, — сыграла в создании «прекрасного нового мира» роль громадную. И самую непосредственную.

Сам русский писательский миф в Горьком так груб, так понятен! Перед самой смертью он говорил о мобилизации ста писателей для создания Верховной Книги:

Им будут даны сто тем, и мировые книги ими будут переписаны наново, а иногда 2-3 соединены в одну, чтобы мировой пролетариат читал и учился по ним делать мировую революцию. Для средних веков можно взять, например, «Айвенго» Вальтера Скотта и очерки Стасюлевича; таким образом должна быть постепенно переписана вся мировая литература, история, история церкви, философия: Гиббон и Гольдони, епископ Ириней и Корнель, Лукреций Кар и Золя, Гильгамеш и Гайавата, Свифт и Плутарх. И вся серия должна будет кончаться устными легендами о Ленине.

Театр «Дерево»

«Острова»



[развернуть]

Из перформанса «Windrose»:


Из перформанса «Wheel of Power»:


Из перформанса «White Garden»:

Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

Несомненно, в неприятном реализме отечественной литературы сказалась полуазиатская природа русского мира. Константин Леонтьев интуитивно нашёл очень характерный образ:

Когда Тургенев говорил так основательно и благородно, что его талант нельзя равнять с дарованием Толстого и что «Лёвушка Толстой — это слон!», то мне всё кажется — он думал в эту минуту особенно о «Войне и мире». Именно, слон! Или, если хотите, ещё чудовищнее: это ископаемый СИВАТЕРИУМ во плоти — сиватериум, которого огромные черепа хранятся в Индии, в храмах бога Сивы (т.е. Шивы). И хобот, и громадность, и клыки, и сверх клыков ещё рога, словно вопреки всем зоологическим приличиям. Или ещё можно уподобить «Войну и мир» индийскому же идолу: три головы, или четыре лица, и шесть рук! И размеры огромные, и драгоценный материал, и глаза из рубинов и бриллиантов, не только ПОДО лбом, но и НА ЛБУ!!!

---

… когда Пьер «тетёшкает» (непременно ТЕТЁШКАЕТ. Почему не просто «НЯНЧИТ»?) на БОЛЬШОЙ РУКЕ СВОЕЙ (эти руки!!) ребёнка и ребёнок вдруг МАРАЕТ ему руки — это ничуть не нужно и ничего не доказывает. Это грязь для грязи, «искусство для искусства», натурализм сам для себя. Или когда Пьер в той же сцене улыбается «своим БЕЗЗУБЫМ РТОМ». Это ещё хуже. На что это? — Это безобразие для безобразия. И ребёнок не ежеминутно же марает родителей; и года Пьера Безухова ещё не таковы, чтобы непременно не было зубов; могли быть, могли и не быть. Это уже не здравый реализм; это «дурная привычка», вроде привычки русских простолюдинов браться не за замок белой двери, а непременно захватать её пальцами там, где не нужно.

Такая, по выражению Леонтьева, «махровость» литературы совершенно не была свойственна Пушкину. У Гоголя же была в общем обусловлена художественными задачами. Можно добавить, что в последующем, видимо, произошло соединение пушкинского универсализма, масштабности с избыточностью гоголевского языка. Максимальным выражением этого процесса и был Толстой. Его мир по-пушкински широк, но по-гоголевски погряз в материи.

Инженерный театр «АХЕ»

Фрагменты из перформанса «Депо гениальных заблуждений» («The Depot of Ingenious Delusions»):





Из перформанса «Sine loco»:

[развернуть]

Из перформанса «Пух и прах»:

[развернуть]

Из раннего, «Love vill be soon»:

Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

«Не» в русском языке вообще довольно слабо. Не случайно у нас так развито, в противоположность немецкому, двойное отрицание («ничего не знаю»). Эмигрантский поэт и критик Борис Вейдле писал в одном из своих очерков:

«Я недавно прочёл стихи высоко ценимого мною поэта:

И птица пронеслась — не с червяком,
С масличной ветвью, вечность обещая, —

и немного пожалел, что червяка он не вовсе из них изъял, понадеявшись, должно быть, на силу отрицательной частички. Быть может, я неправ, но мне всё кажется, что пронестись-то птица пронеслась, а червяка на страницу всё-таки обронила. Отрицание не помогло. Его слабость, как и слабость всех других строго логических категорий в поэзии, соприродна ослабленности синтаксических членений… Важны слова, наполненные смыслом, ещё лучше — звукосмыслом, остальное менее важно».

Хореография Бориса Эйфмана

Борис Эйфман в программе «Нескучная классика»:



Творческий вечер Бориса Эйфмана:



«Красная Жизель»


«Мусагет»


«Чайковский»


«Анна Каренина»

Из «Бесконечного тупика» Д. Галковского:

Трава синяя, небо зелёное, а солнце квадратное и чёрное. Да, но следует учитывать атмосферические условия, определённые искажения в человеческом восприятии. Солнце чёрно, но в определённых условиях, под определённым углом зрения оно выглядит как бы несколько желтоватым и даже иногда, при особом положении Луны, просто-таки ослепительно жёлтое. Однако, смотря на жёлтое солнце, следует иметь в виду его чёрную, паразитическую сущность: не греть, не светить, а лишь нагло впитывать любую подвернувшуюся под руку энергию. Следует также учесть, что солнце ловко двурушничает, пытается скрыть свою квадратную сущность и притворяется кругом. Советские астрономы должны бдительно следить за происками всевозможных «солнц», поставивших себя выше общества и маскирующихся под источники света. Пора покончить с благодушием и ротозейством некоторых граждан, необходимо развернуть широчайшую кампанию по искоренению cолнца и его публичному, показательному оплеванию. А впереди ещё работы на десятки лет. Ещё потом надо солнце реабилитировать, согласовать его в общем даже положительную роль в построении социализма в одной стране с всё-таки злокозненной квадратностью и чернотой. И т.д. и т.д. И напрасно думать, что для подобного рода деятельности не нужен ум. Лысенко в известной степени посильнее Канта был. Кант в тихом Кёнигсберге жил, а Лысенко 20 лет на краю пропасти балансировал. У него все эти годы мозг как у волка на охоте работал.